Вся наша жизнь — сплошные воспоминания. И чем старше становишься, тем больше кажется, что все прекрасное осталось в прошлом. Может быть, дело в грузе ответственности: в пору детства за нас беспокоятся другие, юность и зрелость — это уже время, когда приходится отвечать не только за себя, но и за семью, родственников и близких.

Детство и школа

Родился я в селении Карата в 1937 году. Отца своего не помню, его призвали в армию в 1940 году, затем началась Великая Отечественная война, через пять лет она закончилась, но о судьбе отца ничего не было известно вплоть до 80-х годов прошлого века. Тогда я обратился с письмом в

Министерство обороны СССР, откуда пришел казенный ответ, что отец при неизвестных обстоятельствах пропал на Ленинградском фронте в 1942 году. Человек отдал самое драгоценное — свою жизнь — за систему, ну а система даже не заметила этого. Ни один начальник ни тогда, ни в последующем к нам не пришел, чтобы поинтересоваться, как нам помочь, как мы живем, чего нам не хватает. Семье из четырех человек в качестве компенсации государство выплачивало настолько мизерные деньги, что на них можно было приобрести лишь какие-то бытовые мелочи. В подобной обстановке матери, чтобы поставить нас на ноги, приходилось круглыми сутками работать в колхозе. Это был изнуряющий труд. Никто не имел права работать даже на собственном участке, так как человек мог устать и не выкладываться полностью на колхозной работе. Поэтому бригадиры совершали подворные обходы, чтобы исключить подобный труд. Не знаю, как мать выворачивалась, но факт, что мы не голодали. Может быть, помогало то, что у нас было две коровы. Самое яркое и горькое воспоминание детства связано как раз таки с этими коровами. В один прекрасный день к нам пришли представители власти: они, заявив, что одна из коров не зарегистрирована, просто забрали ее у нас. Еще помню огромное количество самых разнообразных налогов и «обязательств перед государством»: надо было платить за бездетность, холостяцкий образ жизни, на развитие культуры и так далее; каждого, несмотря на положение, обязывали поставлять государству мясо, молоко, яйца, картофель, прочие продукты по фиксированным минимальным ценам. Не заплатишь, не выполнишь обязательства — жди пени.

Это была другая сторона жизни той эпохи. Конечно, она была скрыта от нас, лишь по настроению и отдельным высказываниям матери, взрослых, мы, дети, догадывались о ней. Но детство мое протекало так же, как и всякое детство: радостно и беззаботно, со множеством грез, одной из которых было желание побыстрее поступить в Каратинскую среднюю школу. Мечта исполнилась в 1943 году, когда меня приняли в подготовительный класс. Всего тогда набралось два класса, в которых учились 50 учеников; вместе со мной за парты сели 24 ровесника. Вся школа состояла из нескольких комнат; топили дровами, и дым, чад в холодное время всегда стоял в коридорах и классах. Но мы вообще не обращали внимания на подобные неудобства. В горах тогда существовал реальный культ знаний, подавляющее большинство молодежи стремилось к их получению, мы понятия не имели, что экзамен можно сдать за деньги, по блату и знакомству. Все понимали, что только образование поможет найти достойное место в жизни. Наше поколение действительно гонялось за знаниями, мы с друзьями целыми днями корпели над учебниками, родители, родственники также оказывали нам посильную поддержку. Учителя для нас были непререкаемыми авторитетами, мы их боялись и уважали. Такое сегодня трудно представить, но тогда руководство школы, сами преподаватели были заинтересованы, чтобы каждый ученик получал должный объем знаний. Неуспевающих просто оставляли на «осень» (это когда с отстающими учениками в период летних каникул работали преподаватели), на второй год; вместе со мной учились второгодники старше меня на пять и более лет. Естественно, подобный отсев происходил и в моем классе. Достаточно сказать, что десятилетку из моего класса окончили лишь я и Джамилат Шейхова. Остальных 22-х ребят оставили на второй год. Такая же картина наблюдалась и в параллельном классе. Отсев немыслимый по современным меркам, но так было. Потом, когда появилась возможность сравнивать, я понял, что качество моего образования ничуть не уступало качеству образования городских ровесников.

Поездка в город и экзамены

Более 40 лет я преподаю в школе, где когда-то получил аттестат зрелости, но должен признаться, что с каждым годом у подрастающего поколения теряется тяга к знаниям. Ученики, которые в наше время в самом лучшем случае могли претендовать на слабые тройки, сегодня числятся в рядах отличников, претендуют на золотые медали и прочие регалии. Дело, наверное, в улучшении условий жизни, когда исчезает один из жизненных стимулов, но самая главная проблема, по-моему, — изменение психологии родителей: им несвойственна самокритичность, заслуженную двойку своему чаду они воспринимают как вселенскую трагедию.

Система преподавания тоже изменилась в худшую сторону. Может быть, в ЕГЭ есть и какие-то плюсы, но я считаю, что с его внедрением статус образования перешел на более низкий уровень, кругозор учеников сузился. Вдобавок ко всему подрастающее поколение с теневой стороной современной жизни, где многое продается и покупается, знакомится еще со школьной скамьи, что оставляет «поучительный» след уже на всю жизнь. Все-таки нужно признаться, что в СССР, несмотря на все издержки, образование отвечало самым высоким мировым стандартам.

Ну а школу я закончил в 1954 году, и в семейном кругу решили, что я должен стать учителем-филологом, потому что в сельской местности стабильный заработок и уважение имели врачи и педагоги. Мать продала бычка за 60 рублей (очень большая сумма по тем временам, тем более что в 1947 году государство провело денежную реформу), отдала эти деньги мне, мой скудный багаж сложили в фанерный чемодан, который закрывался на висячий замок. Было тревожно и грустно. Современному поколению трудно представить, но в мои молодые годы почти ни один из горцев не выезжал за пределы родного селения, о городах мы знали только из редких кинофильмов и прочитанных книг. Это был таинственный мир, куда каждый из нас мечтал попасть. Мечта могла и не исполниться, потому что до того же Анжи (Махачкала всегда в горах называлась так) можно было добраться на попутном гужевом транспорте, немалую часть пути приходилось идти пешком. Так было и зимой, и летом, а поездка обычно занимала от трех до пяти дней. Правда, в пору моей молодости появился и первый грузовой автотранспорт, который обслуживали сразу два человека: водитель и штурман, пассажиры обычно занимали места в кузове. Попутный транспорт часто приходилось ждать неделями, так случилось и со мной. На мое счастье поступила информация, что односельчанин едет в Шуру (Буйнакск) продавать картошку. Водитель, естественно, не за бесплатно, согласился взять меня. Мы с попутчиками сели в открытый кузов на мешки, в кабине устроилась какая-то женщина, поездка началась. Настроение было уже грустно-приподнятое: что там ждет меня впереди? Ехали долго, хорошо хоть погода была ясная. Только на второй день с перерывами на кратковременный сон добрались до Шуры. Выгрузили картошку на рынке, затем односельчанин проводил меня до железнодорожного вокзала. В первый раз у меня была столь длительная поездка. Земляк очертил мой дальнейший маршрут: «Поезд остановится на махачкалинском вокзале. Выйдешь из вагона, иди за всеми, попадешь на площадь Ленина, отсюда в основном люди направляются на улицу Буйнакского, следуй за ними, найдешь гостиницу, как она называется, не знаю, за гостиницей и расположен твой пединститут». Он также дал адрес студентов-земляков, где можно было остановиться. Они проживали на улице Краснофлотской. Как велел односельчанин, так я и поступил. Люди вышли из вагонов, я направился за ними, сначала на площадь Ленина, затем куда-то вниз. Шагаю, не знаю, куда идти, людей все больше и больше, но тут на счастье вижу, что навстречу идет моя учительница русского языка в начальных классах Анастасия Смирнова. Она, оказывается, заочно училась в пединституте. Смирнова повела меня к себе домой, оставил чемодан у нее, затем с документами мы пошли в пединститут. Она сдала мои документы в приемную комиссию. Мы вернулись за моим скарбом, и Смирнова провела меня до улицы, где жили земляки-студенты, у них я и остановился. Экзамены сдал неплохо, по истории и литературе получил «5», по географии — «4», но сочинение по русскому языку оценили на «удовлетворительно». Тогда в Дагестан со всего СССР приезжали поступать, мои баллы оказались ниже, чем у русских ребят, поэтому мне пришлось распрощаться с мыслями об учебе. Стыдно было возвращаться домой, но что поделаешь, в городе не было ни знакомых, ни родственников. Так закончилась мое первое путешествие в Махачкалу, воспоминаний о городе осталось мало, у меня из-за подготовки к экзаменам даже времени не было, чтобы куда-то выйти.

Впечатления о городе

На второй год по совету студентов-земляков, будущих медиков, решил сдать документы в мединститут. Опять не повезло, хотя экзамены сдал без двоек. Вернулся домой. Конечно, желание учиться никуда не делось, с удвоенной энергией взялся за учебники. И в 1956 году я поступил в пединститут — на историко-филологический факультет русско-дагестанского отделения. Экзамены сдал на «4» и «5». Так начался новый городской этап моей жизни. Тогда Махачкала была небольшим, по сути, одноэтажным, тихим, уютным, провинциальным городком, хотя и называлась столицей Дагестана. Лично меня в ней удивляло огромное количество небольших функционирующих нефтяных вышек, расположенных на территории нынешнего проспекта Акушинского.

Впечатлял и парк Ленинского комсомола, куда мы обычно ходили гулять. Только недавно я узнал, что парк назывался Вейнеровским, хотя в пору моего студенчества никто об этом понятия не имел. Тогда это был чистый, уютный парк, куда горожан прямо тянуло. Здесь всегда играл духовой оркестр, вечером молодежь собиралась на танцы. На днях я снова посетил парк моей юности. Во что он превратился: везде грязь, запустение, все разваливается, видимо, кто-то из «новых» дагестанцев положил на него глаз, скоро Махачкала лишится и этого участка зелени.

Но мы в этот парк не ходили. Недалеко от нас было общежитие медиков, где по субботам также устраивались танцы. Танцы для нас были проявлением нового мира, но никаких крамольных мыслей относительно партнерш у нас не было, мы к ним относились очень трепетно. Все пять лет учебы жил я на частной квартире (чаще всего, одна комната с маленькой передней вроде кухни) вместе с другими студентами-каратинцами, которые поступили в разные институты раньше меня; они, наверное, поняли преимущества подобной жизни. Мы все строго соблюдали горские обычаи и традиции. Земляков тогда в Махачкале можно было пересчитать по пальцам, поэтому приезжие односельчане останавливались у студентов, чаще всего, у нас, так как мы жили как бы в центре города. Гостей встречали радушно, кто помоложе, ложился на пол, уступив кровать гостю. Вначале мы жили на улице Гунибской, четверо в одной комнате. Маленький коридорчик, где находилась печь, отделял нашу комнату от хозяйских. Хозяева-лакцы были очень доброжелательными людьми, относились к нам как к родным. Старшим в комнате был медик-третьекурсник Магомед Рохоев, я до сих пор благодарен ему за то, что приучил всех к порядку. Было организовано дежурство по комнате, дежурный обязан был приготовить обед, сходить за хлебом, подмести комнату. Режим был строгий, наша комната всех поражала приятной чистотой. Если постель была неаккуратно заправлена, Магомед просто выбрасывал ее во двор. Жили небогато, но не голодали. С моей стипендии первокурсника в 22 рубля, 10 уходило на квартплату, 10 — в общий котел, так что от стипендии ничего не оставалось. Первую сессию я сдал на «отлично», поэтому стал получать на 25% больше, чем остальные, тогда на руках оставалось несколько рублей. Но в тех условиях это тоже было невиданное богатство. Я гордо выходил с этими деньгами в город, чувствовал себя чуть ли не Рокфеллером, так как мог сходить в кино, покушать в студенческой столовой на Оскара (не знаю, сохранилась ли эта столовая, у студентов она тогда пользовалась большим уважением). Кстати, в столовых тех времен за сахар и хлеб не надо было платить.

Жизнь студентов

На второй год мы сменили квартиру, перебрались на улицу Пионерскую около площади Ленина. Хозяйка, мы звали ее тетя Галя, русская, была сама доброта. Кроме студентов, у тети Гали снимали две комнаты и переднюю офицер в отставке (служил в Германии), кумык по национальности, Рашид Темирханов, жена у него была русская и двое детей: старшая девочка, младший мальчик. Взаимоотношения с ними были самые доброжелательные. Сама тетя Галя жила в одной комнате с коридором. Были ли у нее близкие (сыновья или дочери) — не знаю, за время нашего проживания к ней никто не приезжал. Хозяйка держала собаку по кличке Тарзан, пока она привыкала к нам, страшно было войти во двор, на дыбы вставала.

Это было время триумфа Станислава Гаджиева, борца вольного стиля. В те годы он стал чемпионом Советского Союза по вольной борьбе. Он рассказывал нам, как спортсмены готовятся к соревнованиям, как трудно удержать личный вес в должной норме. Учился с нами и покойный Суракат Асиятилов. Он с жаром рассказывал о своем единоборстве с одним осетинским борцом. Курсом ниже знания получали экс-президент Дагестана Муху Алиев и покойный доктор филологических наук профессор Сиражудин Хайбулаев. У меня сохранилась фотография, где в правом углу стоит Хайбулаев, из-за его плеча выглядывает молодой Алиев.

С учебой по большому счету проблем не было, но литературы тогда было очень мало: 2-3 учебника на весь курс. Поэтому мы старались почти дословно писать лекции, по ним и готовились к сессии. Были, конечно, читальные залы в библиотеках, но там при скоплении людей я не любил заниматься.

Студенты активно участвовали в праздничных мероприятиях, чаще всего это были демонстрации к знаменательным годовщинам. Нам раздавали флаги, плакаты, которые мы и несли. По окончании занятий нас заставляли где-нибудь работать. Наш курс участвовал в строительстве общежития по улице Дзержинского и Дворца пионеров. Один из таких трудовых семестров мог весьма печально закончиться для меня. После первого и второго курса ездили на целину в Казахстан. Устал сильно, на третьем курсе вместе с арестантами летом, уже в Махачкале, работал на строительстве подвесной дороги к цементному заводу. Моих сил уже не хватало, а труд тяжелейший. Пришлось все оставить. За это меня на четвертом курсе лишили стипендии, а без нее я учиться не мог, мать не могла меня содержать. Идти в деканат и объяснять что-либо не хватило смелости, поэтому решил перейти на заочное обучение, но товарищи отстояли мою стипендию, они ходили даже к ректору. К этому времени я был уже женат. Супруга иногда посменно подрабатывала на рыбокомбинате. Ночная смена заканчивалась ближе к 12 часам ночи, я встречал жену. И мы шли по ночному городу. Какое было замечательное время: никто тебя не трогал, никому до тебя дела не было, пешком мы спокойно добирались до дома, а жили мы в районе нынешнего магазина «Космос». Тогда здесь был пустырь, где устраивались мотогонки, до самого сельхозинститута никакого жилья не было.

Сейчас много говорят, пишут об этнических и прочих раздорах. В наше время мы понятия не имели об этом. Действительно, и аварцы, и кумыки, и даргинцы, и лезгины, и прочие этносы жили как братья. Не было никакого высокомерия, хотя среди нас были студенты из состоятельных семей; единственное, что их отличало от нас, — одежда, но эти ребята не заносились, не показывали свое превосходство. Нам тогда казалось, что вот-вот грянут светлые времена. Но нынешняя жизнь показывает, что в определенной мере мы больше потеряли, чем приобрели…

Взято с ndelo.ru